Главная страница

 

Василенко Н.П.

В гимназии (1875-1885)

 

[10.08.1924]. Глуховская четырехклассная прогимназия, куда я поступил, бы­ла основана Глуховским уездным земством, если не ошибаюсь, в 1870 г. Со сто­роны земства это был, конечно, сложный шаг. В уезде в то время почти совсем не было народных школ. Даже в таком большом селе, как Есмань, земская шко­ла была открыта благодаря усиленным хлопотам, в которых видную роль играл мой отец, только в средине 1870-х годов. Но преобладающий дворянский состав уездного земского собрания предпочел основать прогимназию открытию сети на­родных школ. Этим удовлетворялись потребности господствующего в уезде клас­са, у которою в то время только и было, пожалуй, стремление к образованию. Народом, козаками и крестьянами, только недавно вышедшим из крепостною состояния, потребность эта еще не осознавалась. Стремление к грамотности в глуховском уезде, по моим наблюдениям, ясно стало обозначаться у народа с на­чала 1880-х годов.

 

Глуховская прогимназия называлась земской и содержалась главным образом на средства Глуховского земства с небольшим пособием в три тысячи, кажется, от города. Плата за правоучение была самая минимальная, кажется, рублей 10 в год. В 1875-м году, когда я поступал в гимназию, глуховская прогимназия на­чала преобразовываться из четырехклассной в шестиклассную. Этому способст­вовал приезд в Глухов незадолго пред тем министра народного просвещения гра­фа Д. А Толстого. Пятый и шестой классы были приняты на средства казны, и гимназия начала терять характер земской. Благодаря директору М. Ф. Лазаренку, правительственное влияние в деле гимназии начало брать перевес над земским. В виде шестиклассной прогимназии глуховская гимназия существова­ла лет десять. В 1883 году я окончил ее еще как шестиклассную прогимназию, и два последних класса проходил в Полтаве. Она была преобразована в полную гимназию в средине 1880-х годов.

 

Когда я поступил в приготовительный класс глуховской прогимназии, толь­ко что был введен толстовский устав гимназии 1871 г. Инспектором прогимна­зии было назначено новое лицо, Михаил Федорович Лазаренко, человек очень педантичный, обративший на себя внимание гр. Толстого во время посещения последним новгородсеверской гимназии, где Лазаренко, тогда еще молодой человек, был преподавателем русского языка и словесности. При таких обстоя­тельствах вполне понятно, что глуховская прогимназия служила по духу новой толстовской системы воспитания и образования.

 

Приготовительный класс, куда я поступил, не входил в обязательную схему прохождения гимназического курса. Юридически он не входил в состав прогим­назии, но фактически он сливался с нею, и в нем закладывались те зерна воспитания и дисциплины, которые потом развивались и дальше. Не даром приготовительный класс находился под начальством и руководством М. Ф. Лазаренка.

 

Для гимназистов было обязательное ношение формы. Она строилась по военному образцу. Блуз тогда еще не было. Они появились в 1880 году после отставки гр. Толстого. Тогда же был изменен прежний головной убор кепи на фуражку. Гимназисты были одеты в штаны серо-пепельного сукна, на выпуск, поверх сапогов и в мундир синею сукна, застегивавшийся на 9 белых металли ческих пуговиц, с узким серебряным галуном на стоячем воротнике. Эта форма сохранилась в качестве необязательной до самой революции 1917 года. Шинель была серая, офицерскою образца, с синими обшитыми белыми кантами петли­цами и белой пуговицей на воротнике. Книги носили в ранцах на спине.

 

Форма имеет свои преимущества, особенно у детей. Она их равняет, а за­тем помогает приучать их к аккуратности, так как дает возможность за акку­ратностью следить. Но форма может вести к большому формальному педантиз­му, который служит орудием большого угнетения. В этом отношении она при­носит больше вреда чем пользы. Ниже я расскажу, сколько тяжелого приходи­лось нам в гимназии терпеть из-за формы, благодаря формальному антипедаго­гическому отношению к этому вопросу гимназического начальства.

 

Для приготовительного класса, как числившегося вне гимназии, не сущест­вовало обязательной формы. Но почти все носили ее. Каждому мальчику, вы­державшему экзамен в гимназию, непременно хотелось облечься в гимназичес­кую форму, чтобы все видели, что он гимназист. Так, позже, после введения формы в университетах, получивший аттестат зрелости немедленно же обзаво­дился студенческой фуражкой. Ношение формы в приготовительном классе отличалось тем, что отступления от нее не карались строго, как в других клас­сах. Когда я ехал, по выдержании экзамена в приготовительный класс, то тоже имел полную гимназическую форму. Отец заказал мне ее, зная, что этим он доставит мне большое удовольствие.

 

[11.08.1924]. Меня привезли в Глухов числа 24 августа 1875 года.

 

26 августа был день коронации Александра II. Занятий не было. 29—30 ав­густа два дня праздника. Я ездил в Есмань. Таким образом, только с 1-го сентя­бря начались регулярные занятия.

 

До того времени я не знал Глухова. Приезжал я туда редко, и, как я уже го­ворил, большую часть времени проводил под сараем на постоялом дворе.

 

Летом 1875 года Глухов пережил тяжелое бедствие. 2 июля (ст. ст.) одна из глуховских обывательниц, дом которой стоял возле городского сада, на малом базаре, начала варить варенье. Был сильнейший ветер. Загорелись сначала щеп­ки, затем галерея. Это послужило началом большого пожара. Мы наблюдали из Есмани сначала громадные клубы дыма, а вечером громадное зарево, так что ка­залось, как будто из-за гор и леса выглядывает пламя. Пожар начался в полдень и продолжался всю ночь. Сгорела одна из лучших частей города, левая сторона малого базара и площади, где стоял памятник Румянцеву-Задунайскому, и левая сторона Спасской улицы, считая от церкви до улицы, которая впоследствии на­зывалась Квасниковской. На Спасской улице пожар переходил, кажется, и на правую сторону.

 

Когда меня привезли в августе в Глухов, то на месте пожарища стояли раз­валины печей, остовы некоторых каменных домов, обгорелые столбы и т.д. Большинство сгоревших зданий были деревянные, оттого пожар и получил та­кое распространение. Через пожарище ходили, сокращая путь с базара, на Спасскую улицу.

 

Спустя несколько дней после приезда в Глухов я с моим товарищем Ферли- ковским, умершим впоследствии членом черниговского окружного суда, были в городском саду на фейерверке, устроенном известным тогда в Глухове пиротех­ником Пушкарем. Возвращались мы домой вечером часов около 10. По дороге на малом базаре мы купили кавун, и так как мы оба жили на одной и той же квартире на Спасской улице, то решили сократить путь и пошли через пожарище. Я нес кавун. Вдруг раздался голос: «А чего вы тут шляетесь? Показыва­ется во мраке ночи какая-то фигура, показавшаяся нам громадной. Мы перепу­гались, повернули обратно и стали бежать. Нужно удивляться, как мы ловко ла­вировали среди развалин, ям от ледников и обгорелых колодцев, которые были в Глухове на каждом дворе, как мы не попали с перепугу в одну из этих ям. На площади я выронил кавун, а так как времени не было остановиться, чтобы его поднять, то катили и его по мостовой, подталкивая ногами. Проходившие по­думали, что мы украли кавун и убегаем, и задержали нас. У нас при этом бы­ло такое обидное чувство, при сознании, что нас обвиняют в краже, что я и до сих пор иногда его переживаю, когда вспоминаю. «Нет, нет, — говорил я со сле­зами на глазах, — мы не украли кавун, мы его купили». — «Ну ведите туда, где купили», — требовали и настаивали наши обвинители.

 

«Пойдемте, пойдемте, — гордо говорили мы, — а сердце так тревожно би­лось; а вдруг торговка станет отрицать, а вдруг она не узнает нас?»

 

Подходим. «У тебя эти мальцы купили кавун?» — спрашивали торговку на­ши обвинители. «У меня», — ответила она небрежно, даже не глядя на нас, за­нятая разговором с своей соседкой.

 

Нас отпустили, мы пошли домой уже не через пожарище, а по улице. Мы долго шли молча. Происшествие с нами для нас не было смешным. Оно нас глу­боко оскорбило, и мы тяжело переживали обиду. Оттого и молчали.

 

Главная улица в Глухове называлась Большой, или Киево-Московской. Это продолжение того шляха, при котором стоит и Есмань. Улица тянется через весь город, от въезда со стороны Есмани и выходит через предместье Глухова Веригин за город, где шлях направляется на с. Тулиголов и г. Кролевец, когда-то до 1860-х годов славившийся своей ярмаркой. Предместье Веригин отделяется от города каменными триумфальными воротами, называемыми Баштой. Они построены, кажется, при Екатерине II. За Баштой был большой чистый став р. Есмани, на которой стоит Глухов. Здесь же по левую сторону става были ку­пальни, стоявшие на хорошей проточной воде. Вначале 1880-х годов во время половодья плотину прорвало, став сбежал, остался громадный луг, покрывший­ся вскоре прекрасной высокой травой. Пользование этим лугом оказалось очень выгодным для города, поэтому он не возобновил става и теперь через г. Глухов течет только узенькая речка, Есмань.

 

Выше става на краю города р. Есмань образует также став, сохранившийся и до сих пор. Это так называемая гребля Скоропадского, или как в Глухове гово­рили, «Шкуропадского». Мы туда ходили время от времени купаться. Дно чис­тое, вода прекрасная, довольно глубоко, но отлогий берег был безопасен для ку­панья и не умеющих плавать. Другое место, куда мы еще чаще ходили купать­ся, было ниже глуховской гребли, и называлось Павловка. Здесь русло р. Есмань несколько расширялось и текло по песчаному грунту.

 

По своему местоположению Глухов не красив. Он лежит в равнине и видов не имеет.

 

По календарю Андрияшева в то время, когда я начинал учение свое, Глухов имел 15 т. жителей, много было евреев. Для них Глухов был тем удобен, что от­стоял в 15 верстах от курской и в 30 верстах от орловской границы. Не имея права жить в Великороссии, евреи поселялись в Глухове, имели постоянно дела в Севске, Рыльске и Путивле, и таким образом обходили черту оседлости. Осо­бенно увеличилось число евреев в Глухове после погромов начала 1880-х годов. В Глухове не было погромов. Немало евреев, например, из Конотопа пересели­лось в Глухов.

 

Пожар 1875 года несомненно способствовал улучшению Глухова. На пожа­рище, правда, было возведено большинство деревянных домов, а у двухэтажных первый этаж был каменный, а второй — деревянный, но лица, знавшие Глухов до пожара, говорили, что новые дома были и лучше, и удобнее, и красивее су­ществовавших раньше.

 

Все начало перестройки Глухова нужно отнести на время до пожара. Его на­чали Терещенки, так как Глухов, как известно, был их родиной и здесь они за­ложили фундамент для своего колоссального впоследствии состояния.

 

Н. А. Терещенком был построен большой двухэтажный дом возле бульвара. В мое гимназическое время часть дома занимал главноуправляющий имением Терещенко Б. В. Бек. Большая же часть дома была предназначена для приезда Терещенок. Там обыкновенно останавливались, приезжая в Глухов, губернаторы и другие знатные лица. Попечители округа останавливались обыкновенно в зда­нии гимназии, в директорской квартире.

 

На Большой улице Терещенко приобрел громадную усадьбу по обе стороны улицы. По левую сторону, если считать от есманского въезда, на этой усадьбе был выстроен Терещенками большой красивый двухэтажный дом для приюта в па­мять спасения Александра II 4 апреля 1866 года от Каракозовского покушения. Приют этот для девочек и мальчиков содержался на средства Терещенок.

 

По левую сторону от приюта в одноэтажном каменном доме помещалась контора бр. Терещенок, а по правую — гораздо позже, в начале, кажется, 1880-х годов, была встроена Н. А. Терещенком нелепой архитектуры, но хоро­шо оборудованная больница св. Евфросинии, названная так в честь его жены. Против этой усадьбы по правую сторону Большой улицы были расположены усадьбы гимназии и учительского института.

 

Усадьба эта принадлежала сначала одному из Терещенок, если не ошибаюсь, Семену Артемьевичу. Он начал на ней строить громадный полутораэтажный дом, красивой архитектуры, с двумя выступами и колоннами. В доме этом он думал сам поселиться. Но затем планы его переменились, Терещенки пересели­лись в Киев. Усадьба оказалась не нркной, дом также, и Терещенко продали ее Глуховскому земству, которое и достроило дом. Когда основана была гимназия, она была помещена в левой половине дома. На выступе красовалась золотыми буквами по синему полю надпись: «Земская прогимназия». Над выступом пра­вой стороны такая же надпись гласила: «Земская Управа и Съезд Мировых Су­дей». Помещение для прогимназии было прекрасное. Внизу в первом полуэта­же помещалась квартира директора, канцелярия гимназии и приготовительный класс. Вое остальные классы помещались во втором этаже, в светлых высоких комнатах, хорошо вентилированных и освещенных. Когда были открыты 5 и 6 классы, то кроме приготовительного внизу были помещены 1-й и 2 классы. Они были помещены с другой стороны здания над Земской управой. Для этого бы­ла пробита со стороны учительского института входная дверь. Это было как бы особое отделение гимназии. Оно называлось у нас «та половина». Там сидел и особый помощник классных наставников, обыкновенно П. Ф. Неровня. В кон­це 1880-х годов, с преобразованием прогимназии в полную гимназию, все зда­ние было предоставлено гимназии, земская управа и Съезд Мировых Судей были из него выведены.

 

Соседство их, даже во время выездных сессий Нежинского окружного суда, которые происходили в зале съезда, не мешало гимназии и нисколько не нару­шало хода ее жизни.

 

Во дворе были устроены дощатые сараи, в которых земство хранило фарфо­ровую глину (каолин), которая добывалась в с. Полошках. Глуховское земство имело значительные залежи ее и ежегодно продавало значительные ее партии на заводы, кажется, Кузнецову. Гимназисты всячески старались добраться до этих сараев. Глина имеет свойство прилипать к языку. Наберут было ее гимна­зисты в рот и так сидят на уроках, время от времени высовывая и вертя • воз­духе языком с кусочками глины на кончике. Вызовет бывало, какой-нибудь, учи­тель шалуна, а он отвечать не может, во рту глина. Класс хохочет. Так как ша­лости с глиной были очень часты, то гимназическое начальство боролось с ними и смотрело за тем, чтобы гимназисты не растаскивали глины.

 

Сначала вся громадная усадьба, на которой расположены гимназия и учи­тельский институт, были одной, принадлежавшей земству. Кажется, в 1873 го­ду приезжал в Глухов министр народного просвещения гр. Д. А. Толстой. Не пожалели средств, чтобы угостить его. Большую роль при этом играл Никола Артемович Терещенко. Уезжая, Толстой пообещал преобразовать глуховскую прогимназию из четырехклассной в шестиклассную и основать в Глухове учи­тельский институт. Преобразовать глуховскую прогимназию в полную гр. Тол­стому помешала война 1877—1878 гг., истощившая средства государства.

 

Для постройки учительского института отведена была часть усадьбы земства и гимназии. Но так как посредине усадьбы стоял уже дом гимназии, то усадь­бу для института можно было отвести только в виде длинной узкой полосы. Поэтому и большое здание Института вышло сдавленным и невидным. Архи­тектор не мог развернуть его по фронту Большой улицы, а строить фронтом на соседнюю Институтскую улицу, очевидно, не хотел.

 

Когда я поступил в гимназию, здание института достраивалось. Директором его был известный педагог Белявский. Он сразу же разбил перед институтом цветники, устроил хороший забор, и пространство перед институтом стал заса­живать деревьями. Последующие директора продолжали и улучшали это дело.

 

 

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18